17:01 Блаженнейший Митрополит Владимир: «В своей ныне уже долгой жизни я всегда склонялся перед Богом, склоняюсь и теперь» | |
 Я благодарю Бога, что на жизненном пути Он послал мне святых людей. Я за них молился прежде, а сегодня они прославлены Церковью как святые. Эти почитаемые при жизни люди поражали удивительной скромностью. Я думаю, что они, всегда просты и искренни, просвещенные благодатью Божией, являли это для научения нас, грешных. Их служение в Церкви совершалось в трудные годы, но они не нарекали на судьбу.
— Каждый человек на дело служения Церкви, Богу и народу решается по-своему. Предполагается, что священник возглавляет общину, Церковью ему благословляется учить и управлять своим приходом. Здесь задействованы два фактора — Божественный и человеческий. Существует Божий Промысел, который простирается над всем человечеством и над каждым человеком в отдельности, и необходима собственная воля, желание. Я вырос в верующей семье, ходил с семи лет в церковь, уже сознательно прислуживал священнику в алтаре, мечтал, конечно, о духовной школе, но отчетливо не представлял, как это должно быть. Уже в детстве молился Богу, чтобы Он все управил по своей воле. Священническое служение ответственное, требует полной отдачи, но самое главное — веры и надежды на Бога. В своей ныне уже долгой прожитой жизни я всегда склонялся перед Богом, и теперь склоняюсь. Пусть будет Его святая воля, как она была надо мной до сих пор. — Владимир — это даже не имя, а заявка на какое-то особенное, ответственное служение. Патриарх Алексий назван в честь святого митрополита Киевского Алексия, сподвижника прп. Сергия Радонежского, Вы — в честь Крестителя Руси. Есть ли в Церкви иерархия имен и кто благословил, и почему это имя? — При постриге в монашество по православному чину полагается давать человеку, принимающему обеты, новое имя в знак того, что он вступает в новую полосу жизни, высоко означенную Церковью как «ангельское служение». Это имя дается для того, чтобы напоминать нам, что вместе с постригом мы принимаем монашеские обязательства. Церковь ожидает от нас новых деяний, нового видения и в корне измененной новой жизни. Имя нарицает священнослужитель, совершающий постриг. Этот вопрос заранее не согласовывается, и об имени не просит тот, кто хочет постричься. Меня постригал приснопамятный одесский митрополит Борис (Вик), который где-то за неделю до пострига спросил: «Интересно, отец Виктор, какое бы имя ты хотел иметь?» Я ему ответил: «Мне почему-то импонирует библейское имя Вениамин». Я с благоговением относился к этому ветхозаветному праотцу. Мирские люди редко это имя носят, и мне казалось, что оно будет какое-то особое, нежное и монашеское. Владыка ответил: «Нет, не будешь Вениамином, а тем, кем назовем». И дал мне имя на честь святого равноапостольного князя Владимира. — Ваши биографы указывают, что решение принять монашество связано с тем, что Вы имели беседы с монахами, доживавшими свой век в Псково-Печерском монастыре, многолетними узниками Соловецкого концентрационного лагеря. Покалеченные, слепые, они как бы олицетворяли монашеский путь в атеистической державе. Встать на эту стезю было романтическим порывом молодого богослова? — Во время семинарского обучения я ставил цель стать приходским священником и после распределения иметь приход в селе, служить и проповедовать. Но Господь судил по-иному. И во время посещения в студенческие годы Псково-Печерского монастыря, который люблю посещать и ныне, я советовался с валаамскими старцами. Каждый раз я уезжал от них каким-то возвышенным и окрыленным. Насельники своим поведением и молитвой влияли на меня, на формирование моего характера и на дальнейшую мою службу в Церкви. Когда говорили, что буду монахом, я упорно отказывался. Старцы Псковского монастыря предсказывали закрытие Киево-Печерской Лавры. Когда это случилось, я поставил вопрос перед одним духовным отцом: «Как же так, почему Господь это попускает? Такую святыню закрыть!» Старец пытался меня успокоить и свести мой возмущенный тон к разумению, что все в Божиих руках. Он предсказал, что если это делают, то только на какое-то время. Отец Михаил, слепой духоносный старец, говорил, что в своей истории Церковь имела очень мало периодов, когда могла мирно нести свою миссию и не была бы гонимой или страдающей. Земная Церковь гонима, и такой она будет до скончания века. — Ваши сверстники вспоминают, что молодым вы были человеком с качествами лидера, но ведь монашество предполагает обратное — смирение воли и т.д. Как это сочеталось у Вас? — С принятием монашества просто наступила другая полоса жизни. Так что всему свое время… — На монашеский постриг Вас выводил святой преподобный Кукша Одесский. Говорят, он связал Вам даже четки. Вы знали святителя Луку (Войно-Ясенецкого), прп. Лаврентия Черниговского… Чему научили Вас великие подвижники Православной Церкви ХХ века? — Я благодарю Бога, что на жизненном пути Он послал мне святых людей. Я за них молился прежде, а сегодня они прославлены Церковью как святые. И ныне к ним часто обращаюсь с молитвой, когда необходима помощь Божия и святых угодников для решения вопросов, касающихся не меня лично, но жизни Церкви и тех миллионов верующих людей, которых поручил мне Господь. Эти почитаемые при жизни люди поражали удивительной скромностью. Я думаю, что они, всегда просты и искренни, просвещенные благодатью Божией, являли это для научения нас, грешных. Их служение в Церкви совершалось в трудные годы, но они не нарекали на судьбу. Так, вспоминая приснопамятного архиепископа Луку (я присутствовал при его беседах со Святейшим Патриархом Алексием І, когда он приезжал в институт Филатова лечить глаза), поражался, что он, рассказывая о своих страданиях и гонениях, даже когда был известнейшим человеком, лауреатом Сталинской премии, никогда не высказал ни одного слова укора или осуждения своих гонителей. Это весьма благородная черта блаженного человека. Старец Кукша не только подводил меня к постригу, но был духовным отцом и наставником. Меня, как это бывает при постриге каждого монаха, вручили подвижнику. Он руководил мною, назидал, перед ним можно было открывать свою совесть и приносить искреннее покаяние. Я радуюсь этому ныне и удивляюсь его терпению, простоте и детской вере. В каких монастырях бы он ни жил, власть его преследовала, и не было ему покоя до самой смерти. И в Одессе старались к нему не пускать народ. Он жил скромно, пребывал в постоянной молитве. Верующий человек встречается с разными обстоятельствами. Времена воинствующего атеизма обязывали к крайней осторожности, вниманию, но вместе тем такие периоды славятся многими подвижниками веры. Среди них — упоминаемые святые. Думаю, что эти наши соотечественники украсили церковное небо своими делами, жизнью и святостью. Чтобы укрепить нашу веру, слабеющую нашу волю и особенно в деле спасения и служения Церкви, Господь попускает гонения, чтобы выбрать лучших из лучших, отделить пшеницу от плевел. — Одесса, Ленинград — культурные центры бывшего Союза. Чем занимались воспитанники духовных школ того времени, что читали, о чем мечтали? — Студенческие годы — годы молодости нашей. Курс академии и семинарии способствовал активному участию в культурной жизни. Нас не воспитывали какими-то смиренными, затурканными. Никто никого не принуждал только молиться и ничем больше не заниматься, наоборот, семинарская администрация поощряла нас за посещение культурных мероприятий. Проходило время, и человек переключается на другую ноту, возникали новые интересы. Мы, молодые люди, жили духовной и светской жизнью той эпохи, ходили в театры, на концерты, экскурсии. В Петербурге посещали великолепные пригороды. Общались, справляли свадьбы и именины. В годы семинарской учебы среди театров я предпочитал оперный. В Одессе он просто великолепный, тогда там был выдающийся оркестр. — Когда Вы начали собирать свою знаменитую коллекцию шевченковских раритетов и почему? — Любовь к поэзии и к Шевченко привила мне мама. Позже Шевченко начал интересовать меня как литератор, человек и православный христианин. У меня давняя любовь к книгам и литературе, особенно старого издания. Я всегда с трепетом беру фолиант с древним переплетом и тиснением, мне приятен старый шрифт. С первого до четвертого класса семинарии я работал замом библиотекаря, много читал. Исполняя задания ректора семинарии, имел возможность посещать букинистические магазины, отбирал какую-то литературу и за те скромные средства, которыми мы располагали, покупал для духовной школы. Никогда много денег на покупку книг не было, поскольку духовная школа числилась на бюджете Патриархии. Поэтому с началом каждой служебной командировки я отправлялся в букинистические магазины, а потом на Одесские толчки. Там можно было найти все. Тогда говорили, что в Одессе на толчках можно было купить атомную бомбу. В Петербурге посещал рынок старожитностей. Среди книг были великолепные вещи по очень доступным ценам. А потом я проникся этим занятием и стал коллекционировать издания Тараса Григорьевича Шевченко, Леси Украинки и других украинских, российских писателей. Жизнь меня бросала из одного места в другое, а, как говорят в народе: «Один раз переехать — все равно, что три раза погореть». Поэтому многие мои книги и ныне хранятся у чужих людей. Кое-что из собранного находится со мной, но хотелось бы объединить все вместе. Считаю, что самой большой букинистической удачей стала покупка прижизненного издания «Кобзаря». Сейчас имею более двухсот его дореволюционных изданий. Удалось мне приобрести и рукописное Остромирово Евангелие, которых в мире не больше двух десятков. В семинарии я получал пятнадцать рублей стипендии, а в академии, в зависимости от успеваемости, до пятидесяти рублей. Евангелие обошлось мне в шестьдесят пять. Его ценность мало кто понимал — оно лежало на прилавке, его все перелистывали и ничего особенного не находили. Когда я его раскопал, то при мне не было таких денег, но букинист отложил книгу и подождал, пока я их принесу. Это Евангелие меня сопровождало повсюду. — Ваше Блаженство, Вы прошли все ступеньки преподавательской работы в духовных школах, были преподавателем, инспектором, ректором Одесской духовной семинарии, затем преподавателем и ректором Московской духовной академии и семинарии — главного учебного заведения Русской Православной Церкви. В то время было написано большинство богословских работ, которые вошли в семитомник Ваших трудов и проповедей. Сопоставима ли богословская мысль тех дней и сегодняшних? — Церковная догматика, от которой много зависит в нашей Церкви, неизменяема. Незыблемы основы веры, они могут освещаться с разных точек зрения, со всех сторон. Это то, что называется богословием. Богословие не меняется, меняются методы, но не сущность, поскольку новое время требует новых подходов. Богословие применимо не только в науке, но и в жизни Церкви, верующих людей. Это очень важно осознавать, потому что многие ныне хотят перечеркнуть догматы и начать все наново. А с какого начала? И что начинать, сами не знают. Надо отличать в Церкви неизменное, что дано волей Божией в Божественном Откровении, от всего другого. Ведь и знаем мы о Божественном столько, сколько нужно для нашего совершенствования и спасения. Касательно самого богословия, то уже в наше время порой доходило до абсурда, что называли «богословием революции». Замечательные люди и хорошие преподаватели писали целые трактаты. Я это помню. Думаю, что во всякое время были хорошие стороны составляющей богословской среды и отрицательные. Это нужно воспринимать как естественную норму жизни, потому что мир Божий прекрасен в своем разнообразии, как и богословие. Если оно исполнено новых явлений — это хорошо, и это значит, что богословие живет, а люди интересуются истиной, говорят о ней, только разными языками, в разные времена, разными словами и в меру своих способностей и дарований. — Сегодня открылись все шлюзы. Многие издательства начали публиковать огромное разнообразие разных богословских трудов. Создается впечатление, что здесь нет никакой системы… — Слава Богу, что появилась возможность для простого верующего и неверующего народа окунуться в богословие и его проблемы в прошлом и настоящем, иметь взгляды на будущее. Это хорошее явление. Беда в том, что многие издают без всякого контроля и рекомендаций, без всякого усмотрения. Отсутствует общецерковная цензура, которая должна присутствовать, как это было до революции, когда отслеживали, отделяли главное от второстепенного, чтобы последнее не занимало место главного. В частности, это и проблема нашей Церкви. Хоть мы имеем комиссию при Священном Синоде, которая занимается канонизацией и вопросами духовной цензуры, но сейчас трудно контролировать издательскую деятельность. У нас полная свобода, которую ныне трудно назвать подлинной. Есть вещи, которые нужно обговорить и обсудить, вынести заключение о максимальной пользе того или иного явления. — Владыка, вы первым в Союзе начали публиковать исследование о духовной составляющей в трудах Бердяева, Лосского, Флоренского. Насколько необходима эта культура, философия? — Религиозно-философская литература и мысль всегда была присуща нашей Церкви. Ныне, например, очень почитается Алексей Хомяков, он не богослов, а религиозный мыслитель. Но так, как он написал о Церкви, редко кто писал. С ним может сравниться разве что великий богослов Иларион Троицкий — репрессированный епископ. В их трудах, конечно, встречаются некие сомнительные моменты, поэтому на протяжении всего ХХ века шел спор о том, что мы можем называть богословием, а что таковым не является. Церковь их не называет богословами, но религиозными мыслителями. Это касается и Владимира Соловьева, и других философов русского возрождения. — А не смущает то обстоятельство, что многие интеллигенты приходят к вере через эту религиозную философию или культуру? — Я думаю, что многие приходили к вере через культуру, литературу. В советское время — благодаря атеистическим журналам. Это были государственные методы борьбы с религией, но многие после их прочтения обращались к вере. — Вы как-то сказали, что люди по-разному приближаются к вере, у каждого свое расстояние, но все они ценны для Церкви. — Все мы идем разными путями, но заканчиваем жизненный путь одинаково. Сколько бы ни жил человек и какое жизненное положение ни занимал, приходит свое время, меняются поколения, меняются люди. Я думаю, что надо поощрять всякий поиск. Трудно тем, которые выросли в индифферентных к религии семьях, и тем, которые никогда не занимались вопросами религии. Есть люди, которые были так воспитаны вместе с молоком матери или имели какие-то церковные понятия, а потом отступали от них, чтобы приобрести наново. Некоторые вспоминают, как мать читала молитву над младенцем, как в родительском доме горела лампада, в уголке висела икона. Многих это помогло вывести из тупиковых ситуаций, обратиться к Богу. Думаю, надо поощрять всякий поиск Бога людьми, надо помогать им найти путь, ведущий к Небесам. Для того и существует Церковь, чтобы нами руководить. Конечно, надежду полагать только на себя неверно. Существует Писание, святоотеческие творения, духовная литература. Для этого мы просим государство, чтобы дети знали начала Закона Божия, этику и культуру Православия и историю своей Церкви, которая всегда играла важную роль в истории народа и государства. Основы веры нужно закладывать с детства. У взрослых людей на пути к вере возникает много вопросов, но Господь милует всех, праведных и грешных, и посылает солнце на тех и других. Он имеет благую волю и произволение над каждым из нас и ведет к Себе, к разумению вечности, которая нас ожидает. — Долгое время Церковь и атеистическое государство противостояли друг другу. Ежегодно власть закрывала сотни приходов. Подчитано, что за время своего ректорства Вы рукоположили более пятисот священников для украинских приходов. Как Вам это удавалось? — Существовало такое положение: на местах, где епископ рукополагал молодого человека во диакона или священника, возникало ЧП. Появлялись уполномоченные, которые вносили это в графу «Чрезвычайные происшествия». Так что фактически архиерей не мог рукоположить ни студента, который учится на священнослужителя, ни тем более кого-то со стороны. Поэтому в Духовных школах студенты и воспитанники, прошедшие половину курса, принимали сан, чтобы пройти практику в академическом храме и приехать с легкой душой в епархию, куда направляли. Выпускник не попадал уже в графу ЧП, поскольку уже был в сане, и не портил уполномоченным статистику. Поэтому почти восемьдесят процентов учащихся рукополагались ректором академии, потому что на это не надо было спрашивать разрешения у уполномоченного на рукоположение. — Кто еще попадал в графу ЧП? — Такая участь ожидала и монашествующих, потому что если кто-то намеревался принять обеты, то его затаскивали по разным структурам, уговаривали и просили, пугали, в общем, проявляли такую «духовную заботу», которая не давала возможности проявиться духовным порывам юной души. — Ходит легенда, что именно Вас Никита Хрущев «назначил» последним священником. На какой-то фотовыставке на снимке он увидел молодого священника, рассвирепел, ткнул пальцам и сказал, что он видит «последнего попа», поскольку к 1980 году, времени построения коммунизма, «церковь отомрет». На этом снимке были Вы? — Нет. Известный всем лозунг Хрущева на очередном съезде партии гласил, что к 1980 году он покажет по телевизору последнего попа. Что касается меня, здесь немножко добавили. Он меня не видел и пальцем на мою фотографию не тыкал. Это была выставка, сделанная его сыном Сергеем Никитовичем в Москве к какому-то юбилею отца. Там был стенд с фотографией покойного ленинградского митрополита Никодима, где мы с ним вдвоем на какой-то конференции. Эту фотографию Сергей Никитович неизвестно где отыскал. Снизу под фотографией в большой рамке были помещены слова Никиты Сергеевича о последнем попе. Я хорошо был знаком с Сергеем Никитовичем. Он во многом отличался от отца, многое подвергал критике, осуждал то, что делал родитель, но и в чем-то оправдывал его. Он хороший литератор, историк, неплохой журналист и вообще интересный человек. Познакомились мы в публичной библиотеке в Москве, где я работал. Я его пригласил в академию, а он меня к себе домой. Потом была эта выставка, но уже после смерти отца. Теперь он живет где-то в Америке. — Может, Никиту Хрущева отпевали? — На счет Хрущева не знаю, а вот Брежнева — точно. Отпевал кто-то из московских протоиереев. Пригласила жена. Когда мы с покойным Патриархом Пименом на похоронах принесли цветы, Владыка подошел к ней, она поднялась, взяла благословение и сказала: «Ваше Святейшество, молитесь за него, он крещеный и отпетый». Сам Брежнев пригласил духовенство в Кремль на октябрьский прием. Я там был с Патриархом и митрополитом Крутицким. Брежнев посещал каждый стол. Он пришел к нам и сказал: «Ваше Святейшество, я с радостью вспоминаю Саровскую пустынь, где был прославлен Серафим Саровский. Какая там благодать! Меня туда в детстве водила мама. Я причащался, ел за всенощной очень вкусный хлеб с вином. Там было море цветов. Какая это была неземная красота!» А я ему (Святейший, правда, на меня посмотрел тогда немножко скоса): «Отдайте ее нам, мы воссоздадим это благолепие. Пусть люди утешаются». «Ну что ж, может, придет время», — ответил генсек. Он, кстати, подписал разрешение на открытие первого в Москве монастыря — Свято-Данилова. Патриархия долго об этом просила. Многие говорили, что это невозможно, он же на наше прошение ответил: «Ищите какой-то монастырь». Мы подали Свято-Данилов. Леонид Ильич подписал бумаги за два дня до своей смерти. С Андроповым и Черненком общаться не приходилось, а вот с Горбачевым — несколько раз, когда по просьбе Патриарха приходилось заносить разные бумаги. Когда я ему рассказал, что Патриарх в составе официальной делегации едет в Иерусалим, он обратился: «Пусть там помолится за нас». В 1988 году он принял всех членов Синода, где заявил, что будет пересмотрена позиция государства по отношению к Церкви. — Но Михаил Сергеевич до конца остался атеистом? — После смерти Раисы Максимовны очень печалился, скорбел, общался с некоторыми московскими архиереями и спрашивал, есть ли Жизнь Вечная и как это приобретается. Супруга его покойная в вопросах веры была на правильном пути. В 1988 году на официальном мероприятии в Большом оперном театре наши места оказались рядом. Во время чтения докладов переговаривались. Что-то она принимала, что-то отрицала, но, в общем, ей нравилось то, что касалось Церкви и церковной структуры. Когда во время встречи Горбачева с членами Синода я упомянул о надобности открытия в Чернигове хотя бы одной церкви, поскольку там действующей была одна единственная маленькая часовня, Михаил Сергеевич ответил: «Чернигов — славный город. Нас мама Раисы Максимовны благословляла иконой, которую принесла из этих мест». Я тогда рассказал о намерении тогдашних властей в черниговском Свято-Троицком соборе открыть кафе. Вскоре нам вернули собор и Троицкий монастырь, расположенный в центре города. Многие думают, что «наверху» не было никаких проблем. На самом деле изменения давались с большим трудом. Больному Патриарху приходилось посещать Совет по делам религий и добиваться разрешений чуть ли не на каждую приходскую церковь. Раиса Максимовна посетила Киево-Печерскую лавру, ель, посажанная ею, растет здесь. — Вы уже 35 лет, начиная с «Православного вісника», который выходил в Украине в начале 1970-х, редактируете различные богословские и церковные издания. Однажды на встрече с журналистами Вы сказали, что в то время цензоры требовали одного: чтобы слово Бог в церковной периодике не упоминалось. Как жилось тогда церковной прессе? — Согласно тогдашнему закону все издания проходили через цензуру. Что касается текстов, то их приходилось порой переделывать по десять раз. Исправляли, кое-что вообще не пропускали, особенно проповеди, если они были хоть какого-то мало-мальски просветительского направления. Меня после каждой статьи вызывали в Совет по делам религий, где «вычитывали» «Православний вісник», и говорили: «Вот из этой статьи надо убрать слово «Бог». Ну, зачем оно здесь нужно». Или: «Зачем пугать народ. Какой «сатана» в наше время!? Что вы себе думаете?» Я ему отвечал: «И Бога упоминать нельзя, и сатану тоже. Тогда не надо этого журнала. Давайте будем перепечатывать статьи из светских газет». Приходилось искать пишущих людей — вначале священнослужителей, а потом и просто культурных образованных люди, которые печатались под псевдонимами. Бывали «начетчики», то есть начитавшиеся зарубежных изданий, которые только и писали в духе «этот прав, а этот вообще не прав». Приходилось их поправлять. В основном проходили статьи, поднимавшие нравственные вопросы, и на исторические темы. Всех изданий Русской Православной Церкви и было-то: календарь, календарь настольный, календарь настенный и два журнала. — Вы были назначены заместителем начальника Русской Духовной Миссии на Святой Земле. Говорят, что обошли пешком все города, монастыри и храмы. Как проходила Ваша жизнь среди главных святынь Христианства? Затем была Женева, какие встречи Вам запомнились? — Я пробыл на Святой Земле, к сожалению, не так много, пять месяцев. В Иерусалиме проходила граница между Израилем и Иорданией. Моя квартира находилась на стороне Иордании, так что я жил не в Миссии, а в Иордании. Из Израиля можно было приехать в Иорданию, а из Иордании в Израиль невозможно. За это время я посетил много святынь. Вел дневник, с которым не могу разобраться до сих пор, чтобы кое-что опубликовать из него. Времени для размышлений, записей было достаточно. Я очень рад, что каждую ночь мог участвовать в Литургии на Гробе Господнем, знакомился с историей Святой Земли, ее святынями, обителями. Кроме того, встречался с государственными деятелями, в частности трижды с королем Иордании. Затем я нес послушания при Всемирном Совете Церквей. Тогда тоже отношение наших верующих к экуменизму было сложным, хотя это больше из-за недостатка информации. А делалось много: каждый день организовывались интересные встречи, проходили познавательные богословские конференции, собеседования, съезды и т.д. По программе Всемирного Совета Церквей мне пришлось побывать во многих странах, встречаться с государственными и политическими деятелями Европы. Думаю, тогда было важным присутствие Православия в международных форумах и вообще в международных отношениях. Были и любопытные случаи. Помню, нас с митрополитом Никодимом принимала королева Англии Елизавета. У нее был довольно подробный интерес к Русской Церкви, она спросила даже, как относится Церковь к домашним животным, в частности к собакам. Дело в том, что справа и слева от ее трона находись две собаки: слуги их приносили и уносили. Оказалось, они были неотъемлемым атрибутом королевы в коронном зале. Мы ответили, что к собакам наша Церковь рекомендует относиться как к Божией твари, но без чрезмерного увлечения. При всей любви к животным нельзя забывать о людях, о которых надо заботиться, не ожидая награды, по-евангельски. Запомнилась встреча с последним королем Греции Константином, это было до прихода к власти черных полковников. Мы с ним одногодки. Наше знакомство началось с любопытного диалога. Он меня спрашивает: «Сколько Вам, Владыка, лет?». «31 год», — отвечаю. «Боже, как Вы молоды, чтобы быть епископом!» «Ваше Величество, да и Вы не старый, чтобы быть королем!» Недавно я был в Греции, и мне сказали, что власти не возражают против его возвращения из изгнания. Добрые отношения сложились с королевой Швеции, которая опекала православные приходы в своей стране. Очень симпатичная, умная женщина, хорошо знала историю Русской Церкви и общую историю. Помню, рассказывал ей, как посмотрел в гостинице путеводитель, где в исторической справке указывалось, что «непонятно откуда взявшиеся русские внезапно напали на нас под Полтавой». Она очень смеялась. Потом во время моего ректорства королева приезжала в Загорск. Добрые отношения сложились и с королевой Нидерландов Биатрикс, которая подарила особую свою визитку, предоставлявшую возможность встречаться с ней в любое время. Однажды, проезжая мимо ее дворца, мы решили воспользоваться этой визиткой, и нас сразу удостоили встречи. В целом, надо сказать, что в то время к нам относились с очень большим уважением и пониманием, хотя в западной прессе много было нападок на Русскую Православную Церковь. Но и государственные деятели и церковные, в том числе, кстати, и нынешний Римский папа, у которого я гостил в Мюнхене в 1970-х, понимали, в каком положении находится Церковь в атеистическом государстве. Они тогда удивлялись, как выживает Русская Православная Церковь, а сегодня, когда открыты архивы и достоянием гласности стала та гигантская репрессивная машина, которая работала против Церкви, еще больше удивляются тому, как она выжила. — У вас сохранились дружеские связи того времени? — Прошло много лет. Ныне поздравляем друг друга с праздниками. — Говорят, что при новом папе изменятся к лучшему православно-католические отношения? — Думаю, если они и будут меняться, то очень медленно. Потому что у католиков курс прямой: на восток! И они не скрывают этого. Пока этот курс не будет пересмотрен, кардинальных изменений не стоит ожидать. — Вы были первым церковным иерархом, который во время перестройки появился на центральных телеканалах с еженедельной церковной проповедью, и ее слушал весь Союз. Она имела не меньшую популярность, чем знаменитый «Взгляд» или «Огонек» Коротича. Как Вы сегодня оцениваете те события двадцатилетней давности? — Это была первая попытка как-то допустить Церковь в информационное пространство страны. При этом было поставлено условие: ни о политике, ни о положении дел в государстве Церковь не должна говорить, только нравоучения, Евангелие. Однако приходили горы писем, их приносили мешками, с многочисленными вопросами, просьбами комментариев. Стало очевидным, что аудитория заинтересована во взгляде Церкви на многочисленные проблемы и верующих, и неверующих людей. К сожалению, просуществовало это лишь полгода. Противники Церкви все-таки добились закрытия программы. Но, знаете, многие те письма я храню до сих пор. Они очень глубокие по смыслу и являются искренним свидетельством того, как люди переосмысляют свое отношение к вере и Церкви. — А как Вы чувствовали себя в прямом эфире в роли телеведущего? Ведь тогда было всего три канала, Вас смотрели и слушали от Владивостока до Ужгорода. — Сначала было непросто держать себя перед камерой, мы, как говорила одна бабушка, были этому не обучены. С другой стороны, было вдохновение, обусловленное просто небывалым общественным интересом к Церкви, ее слову. Правда, мне делали замечания, что я мало улыбаюсь с телеэкрана. Я говорил, что если бы была другая проблематика, то я бы и улыбался на все тридцать два зуба, но когда речь шла о серьезных нравственных вопросах, о богословии, то улыбка не всегда уместна. — Как Вы сегодня оцениваете саму перестройку? — Как всякая ломка старого, она имеет и положительные, и отрицательные моменты. Когда единое очень быстро было разорвано, причем с конфликтами, на враждебные части, это, конечно, отрицательная сторона. Однако спасибо тем людям, которые взялись за реформирование такой махины, что было очень непросто. Дай Бог, чтобы бывшие части Союза, а сегодня независимые государства, жили в дружбе и взаимопомощи. Потому что Запад на нас давит и будет давить, глобализация будет идти по нашей территории, по нашим умам и сердцам, и нам и нашему руководству нужно много сил и мудрости, чтобы сохранить нашу идентичность, культуру и достоинство. — В 31 год Вы стали епископом. Это еще и административное служение. Это новый этап в жизни любого священнослужителя. Какой он, современный православный епископ? — Православный епископ должен быть монахом. Это традиция нашей богословской науки и церковной жизни. Епископ ответственен за души людей, врученных ему святой Церковью, он должен быть на Божественной страже. Каждый из нас, недостойных, носящих этот высокий сан, имеет свои обязанности и свою огромную ответственность перед Богом, перед совестью своей, перед людьми, перед народом Божиим. А епископское служение, как и священническое, связано со многими трудностями. Так было и так, наверное, будет до скончания века. Ибо не обещал Господь, что все будет хорошо, а, наоборот, обещал, «если Меня гнали, будут гнать и вас». Дай Бог, чтобы наш народ сберег то, что сохранялось более тысячи лет на нашей земле. Чтобы вера православная поднималась и принималась нашими правителями, нашим народом. Она должна и в будущем быть основополагающей, и в этом задача каждого священнослужителя, каждого епископа. — Но сегодня приходит другое поколение епископов, которое не знает, что такое гонения... — Молодому епископу сегодня, может быть, проще, но не легче. Потому что у нас за спиной жизненная школа. Если сегодня кто-то пытается угрожать, я говорю: не пугайте меня, я уже пуган много раз. В этом смысле прошлое дает какую-то защиту. Молодой православный епископат воспитывался в новых условиях, хотя некоторые еще застали атеистические притеснения. Для них, с одной стороны, все проще, а с другой, — не так просто, как кажется. Епископ рекомендуется епархиями, избирается Синодом. Синод как бы принимает экзамен, изучает результаты его деятельности и решает, быть ему епископом или не быть. В основном — из монастырей, но могут быть и из белого духовенства, из овдовевших, принявших монашество. — Есть ли какой-то идеал епископа, какими качествами он должен обладать? — Слава Богу, качеств предостаточно, если обратиться к нашей истории епископата, где много и богословов, и подвижников веры и благочестия. Это и святитель Игнатий Брянчанинов, и митрополит Димитрий Туптало, и Феодосий Черниговский. У нас очень много имен тех, которые оставили огромное наследие подвижнической жизни, духовной мудрости. Управление епископа связано не только с контролем над приходами и монастырями, но и с духовной работой. Епископ должен быть способен и на то, и на другое. — Ваше Блаженство! В трудное время Вы возглавили Православную Церковь в Украине. За время Вашего предстоятельства в четыре раза увеличилось количество православных общин, построено несколько тысяч новых храмов, открыто 150 монастырей, 10 тысяч воскресных школ, более сорока церковных печатных изданий, десятки телепрограмм на центральных и региональных каналах. А какие Вы первоочередные задачи ставили перед собой? — Первоочередная задача и мечта моя и, думаю, всей Украинской Православной Церкви, епископата, духовенства, монашествующих и мирян заключалась в том, чтобы воцарился мир в Украине, чтобы Украинская Православная Церковь была единой, чтобы была общность и взаимопонимание. Я об этом молюсь и прилагаю усилия, и каждый из моих собратьев такого же настроения, чтобы Господь послал нам скорее единую Церковь, чтобы православие соединилось, и мы едиными устами, единым сердцем славили Христа, служили своему народу и Богу. Это наша мечта, она была с самого начала, остается и сегодня. К сожалению, нет той толерантности, о которой мы говорим, согласия нет, а оттого нет мира. Вот сейчас конфликт в Остроге, и их возникает в последнее время все больше. Но мы верим, что Господь все может, и если он попустил эти расколы за наши грехи, Он и уврачует их. И мы об этом Господа просим. Что касается приходов, то никакой плановости, слава Богу, и задачи по их увеличению нет. Каждую неделю несколько новых общин регистрируется, это радует, мы этому содействуем, А это значит, что Церковь жива, уважаема большинством населения Украины. — Однако почему люди так упорствуют в неправде, ищут себе все новые оправдания своему пребыванию в расколе? — Раскол — это не новое явление в Церкви. В первоначальной Церкви были расколы, потом ереси. Почему упорствуют? Раскол есть богопротивное дело, в нем нарушение заповеди о единстве во Христе Иисусе, которую Церковь проповедует и на которой строится богословие и вся надежда христианская. Там, где нарушена одна заповедь, нарушено одно каноническое правило, там же по цепной реакции пойдет и нарушение других. Упорствуют потому, что диавол не дает победить самоуверенность, гордость, которая есть и, к сожалению, остается у раскольников. — Вы много раз встречались с первыми лицами государства. Они по-разному относились к Церкви. Какие бы сегодня проблемы в церковно-государственных отношениях Вы бы выделили? — Первая задача для всех президентов — это единство народа. Думаю, это хорошо понимали и экс-президенты, и нынешний Президент. Понимают и болеют за это сердцем, потому что если не будет единство народа, то останутся проблемы, которые невозможно решить. Только взаимопонимание, только общая платформа духовно-нравственного совершенствования поможет ликвидировать разобщенность и достичь единства в обществе и государстве. — Как Вы планируете свой рабочий день, каким трудам отдаете предпочтение, а какие оставляете «на потом»? — Встаю я рано, в 4-5 часов утра и делаю то, что должен делать монах: совершаю молитвы. Потом занимаюсь зарядкой, готовлюсь к тому, что запланировано в этот день. Поскольку я рано встаю, то, успев сделать неотложные дела, стараюсь принять людей. Первостепенных или второстепенных дел у меня нет: предстоятель должен делать все, что возложено на него Церковью, — обращаться к власти, обращаться к людям, отвечать всем, кто приходит, звонит, пишет, приходит на прием, иногда ругается, каждому стараться помочь и делом, и словом. — Ваше Блаженство, Вы не только Предстоятель Православной Церкви в Украине, но и богослов, писатель, коллекционер. Говорят, Вы очень любите цветы, и поэтому в Вашей резиденции много цветников. Как Вы отдыхаете после богослужений и административной работы? — Работа и | |
|
| |
| Всього коментарів: 0 | |